Москва кабацкая
Москва кабацкая | |
---|---|
Общая информация | |
Автор | С. А. Есенин |
Жанр | стихотворный сборник |
Место издания | Ленинград |
Издательство | Тип. Госиздата им. тов. Бухарина |
Год издания | 1924 |
Страниц | 44 |
Тираж | 3000[1] |
«Москва кабацкая» — стихотворный сборник Сергея Есенина, изданный в июле 1924 года в Ленинграде. Сборник включал в себя 18 стихотворений, традиционно разделяемых на «Стихи — как вступление к „Москве кабацкой“», два внутренних цикла — собственно «Москву кабацкую» и «Любовь хулигана» — и «Стихотворение как заключение» («Не жалею, не зову, не плачу»)[2]. Цикл «Москва кабацкая», включавший четыре стихотворения, ранее издавался в берлинском сборнике Есенина 1923 года «Стихи скандалиста», а в начале 1924 года одно из них («Да! Теперь решено. Без возврата…») и два дополнительных были под этим заглавием напечатаны в третьем номере журнала имажинистов «Гостиница для путешествующих в прекрасном». Ещё раз при жизни автора «Москва кабацкая» была включена в сборник «Стихи (1920—24)».
Включённые стихотворения[править | править код]
- «Стихи — как вступление к „Москве кабацкой“»
«Все живое особой метой…», «Сторона ль ты моя, сторона!..», «Мир таинственный, мир мой древний…» (в ранних редакциях — «Волчья гибель»), «Не ругайтесь! Такое дело!..»
- «Москва кабацкая»
«Я обманывать себя не стану…», «Да! Теперь решено. Без возврата…», «Снова пьют здесь, дерутся и плачут…», «Пой же, пой. На проклятой гитаре…» (снято цензурой), «Эта улица мне знакома…», «Мне осталась одна забава…» (снято цензурой)
- «Любовь хулигана» (с общим посвящением «Августе Миклашевской»[2])
«Заметался пожар голубой…», «Ты такая ж простая, как все…», «Пускай ты выпита другим…», «Дорогая, сядем рядом…», «Мне грустно на тебя смотреть…», «Ты прохладой меня не мучай…», «Вечер черные брови насопил…»
- «Стихотворение как заключение»
«Не жалею, не зову, не плачу…»
Создание и публикация[править | править код]
Замысел «Москвы кабацкой» зародился у Есенина весной 1923 года, когда поэт находился в Париже. Уже в берлинский сборник Есенина 1923 года «Стихи скандалиста» вошли под общим заголовком «Москва кабацкая» четыре стихотворения — «Да! Теперь решено. Без возврата…», «Снова пьют здесь, дерутся и плачут…», «Сыпь, гармоника! Скука… Скука…» и «Пой же, пой. На проклятой гитаре…», при этом во вступлении к книге Есенин указывал: «Последние четыре стихотворения „Москвы кабацкой“ появляются впервые»[2]. Весь цикл был посвящён соратнику Есенина по «Ордену имажинистов» — Александру Кусикову. В период пребывания во Франции Есенин уже планировал издание всего цикла «Москва кабацкая» отдельной книгой — сохранилась подготовленная им обложка с текстом «Есенин. Москва кабацкая. Имажинисты. Париж. 1923», однако какие стихи он намеревался включить в это издание, достоверно неизвестно[3].
Работа над темой продолжалась после возвращения на родину в августе 1923 года, и в начале 1924 года в третьем номере журнала имажинистов «Гостиница для путешествующих в прекрасном» под заголовком «Москва кабацкая» были напечатаны «Да! Теперь решено. Без возврата…» и ещё два стихотворения — «Мне осталась одна забава…» и «Я усталым таким ещё не был…». Возможно, планировались дальнейшие публикации в журнальном формате, однако разногласия с редакцией «Гостиницы» привели к тому, что Есенин перестал печататься в этом журнале[2]. В феврале 1924 года стихотворение «Да! Теперь решено. Без возврата…» с заголовком «Из цикла „Кабацкая Москва“» было опубликовано также в журнале «Ленинград». В декабре 1923 года в «Красной нови» и в начале 1924 года в «Русском современнике» появлялись стихотворения под общим заголовком «Любовь хулигана» — этот цикл, полностью написанный во второй половине 1923 года, Есенин включил в окончательный проект книги «Москва кабацкая»[3].
К концу 1923 года «Москва кабацкая» была завершена. Начались переговоры об её издании, проходившие с участием В. И. Вольпина, и в начале 1924 года на творческом вечере Есенина в Петрограде были собраны деньги на издание. Рукописью заинтересовался заведующий петроградским (к тому моменту уже ленинградским) отделением Госиздата И. Ионов, и в итоге книга печаталась в типографии Госиздата, хотя позиционировалась как авторский сборник и оплачивалась самим Есениным. Стоимость трёхтысячного тиража составила 27 червонцев[1].
В ходе подготовки издания цензурой были изъяты два стихотворения — «Пой же, пой. На проклятой гитаре…» и «Мне осталась одна забава…», но их названия сохранились в оглавлении. В стихотворении «Снова пьют здесь, дерутся и плачут…» были вычеркнуты две строфы (четвёртая и шестая в полном варианте)[3]. После выхода книги в июле Есенин лично развозил её по знакомым адресам в Ленинграде[4], а затем тираж ушёл в Москву — «Книжная летопись» (№ 15 за 1924 год) датирует появление «Москвы кабацкой» в продаже 1—15 августа. Позже ещё при жизни Есенина «Москва кабацкая» вошла в сборник «Стихи (1920—24)»[2]; в этом варианте цикла было пять стихотворений — «Я обманывать себя не стану…», «Да! Теперь решено. Без возврата…», «Снова пьют здесь, дерутся и плачут…», «Грубым даётся радость…» и «Эта улица мне знакома…». Полностью вошёл в сборник и цикл «Любовь хулигана» под общим заголовком, но уже без посвящения Миклашевской. Стихи из «Москвы кабацкой» (включая «Грубым даётся радость…») и «Любви хулигана» были включены в прижизненное авторское «Собрание стихотворений», но не выделялись в особый раздел[3].
Реакция современников[править | править код]
Несмотря на озвучивавшуюся впоследствии оценку, согласно которой «критики различных эстетических убеждений и групповых пристрастий — все, словно сговорившись, буквально предавали „Москву кабацкую“ анафеме», книга получила после выхода ряд положительных отзывов[2]. В особенности много их было ещё до выхода книги — по следам публичных чтений Есенина или от людей, знакомых с проектом книги. Уже в августе 1923 года корреспондент «Известий ВЦИК» С. Борисов писал, что в стихотворениях «Москвы кабацкой» «чувствуется новая большая струя в поэзии Есенина. Сила языка и образа оставляет за собой далеко позади родственную ему по романтизму поэзию Блока»[3]. А. К. Воронский, знакомый с текстами стихотворений цикла в период, предшествующий их изданию[1], в декабре 1923 года в журнале «Прожектор» наряду с критикой тематики признавал их «страшными, мастерскими и искренними» и писал об их «нежной лиричности». М. А. Осоргин выделял три стихотворения, опубликованные в «Гостинице», как образец положительных перемен в поэзии имажинизма, появления в ней «призыва к духовному самоочищению» и поворота к «романтическому идеализму». Осоргин отмечал внутреннюю красоту этих стихотворений[3].
После выхода книги к ней с пониманием отнёсся в литературном обозрении журнала «Печать и революция» критик А. Лежнев, одним из первых отметивший «Москву кабацкую» как переломную в жизни и творчестве Есенина. По словам Лежнева, «[З]а „страшным“ названием „Москва кабацкая“ скрываются мягкие лирические стихотворения, грустные и жалобные». При этом собственно «кабацкую» часть сборника он оценил как наиболее слабую, отозвавшись положительно о цикле «Любовь хулигана», стихотворения которого назвал первыми любовными стихами в творчестве Есенина, демонстрирующими даже для него необычайную нежность и задушевность[2]. Высокую оценку Лежнев дал и технической стороне произведений Есенина в этом цикле, отметив «прозрачный, приближающийся к пушкинскому стих, отличающий последнюю фазу его творчества»[3]. Схожую позицию занял И. М. Машбиц-Веров, в журнале «Октябрь» противопоставлявший любовный цикл, составляющий вторую половину книги, «кабакам и вызывающему хулиганству» её первой половины и предшествующих изданий. Отметив в качестве недостатков цикла определённую ритмическую и композиционную однообразность, Машбиц-Веров в то же время указывал на «пронзительную музыкальность» рифм, углубляющуюся мелодику и гармоничность стихотворений. Иннокентий Оксёнов, с неудовольствием отмечая в «Звезде» отход Есенина от «родной крестьянской почвы», при этом подчёркивал, что его поэзия неотделима от биографии и должна рассматриваться в соответствии с «крепко сложенным организмом его дела»[2]. Одним из сильнейших во всём сборнике Оксёнов называл стихотворение «Мир таинственный, мир мой древний…», которое рассматривал как описание «трагедии старой деревни»[3].
Однако же в критике после выхода «Москвы кабацкой» в свет действительно преобладали отрицательные отзывы, причём если одни критики отрицали художественные достоинства самих произведений, то другие, отдавая должное таланту и жизненной правдивости автора, в то же время обрушивались на потенциальную идеологическую опасность кабацких стихов. Тон был задан ещё Воронским, который в первом номере «Красной нови» за 1924 год усмотрел в стихах Есенина особый дух времени, характеризующийся «потерей веры в нашу революцию». Признавая талант Есенина, проявившийся в изображении «кабацтва», критик счёл, что стихотворения могут оказать разлагающее влияние на советское общество (особое внимание Воронского с этой точки зрения вызвало стихотворение «Мне осталась одна забава…», в изданный вариант сборника не вошедшее[3]). Лирика «Любви хулигана» в этом контексте осталась вне поля внимания рецензента. Деятель РАППа Г. Лелевич в журнале «Октябрь» упрекал Есенина в том, что тот, отказавшись от поэтизации старой деревни, «ещё не смотрит на современность по-пролетарски», не способен принять революционное обновление, что и стало причиной появления «зловещих пьяных стихов». В «Молодой гвардии» Лелевич выступил ещё жёстче, заявив, что Есенин «деклассировался, оторвался от почвы», а стихи «Москвы кабацкой» объявив во всех смыслах безнадёжными. Такую же уничтожающую оценку дал им в «Русском современнике» И. Груздев, писавший о «вялом стихе», «словесном безвкусии» и «беспомощности тематической»[2]. Даже само «хулиганство» Есенина — например, в четвёртой строфе стихотворения «Не ругайтесь! Такое дело!..» — он счёл неубедительным и неискренним. В этом свете, по словам Груздева, выделяется завершающее стихотворение книги («Не жалею, не зову, не плачу…»), которое «должно лишний раз напомнить, какого чудесного лирика мы в нём теряем». В. Друзин в «Красной газете» заявлял: «Выступил наружу исконный грех его — невыработанность стиха». А. Б. Селиханович в газете «Бакинский рабочий», вторя Лелевичу, писал, что «старая Москва умерла у него (Есенина) в душе, а к новой, трудовой и героической, он ещё не пристал», в результате чего в его стихах «с бодлеровской силой» зазвучали обвинения революции в обмане. Резких отзывов удостоилось стихотворение «Эта улица мне знакома…», которое Г. Адонц назвал «фетовщиной», а В. Лебедев — «покаянным поэтическим катценяммером»[3].
От нападок коллег Есенина защищала даже часть рецензентов (Машбиц-Веров, И. Н. Розанов), доказывавшая, что «кабацкая» жизнь рисуется в его поэзии в таких тонах, что не вызывает никакого желания ей предаться, и, следовательно, с этой точки зрения «Москва кабацкая» безвредна для читателя. Только позже, в свете произведений, появившихся вслед за «Москвой кабацкой», ряд критиков пришёл к выводам о закономерности «хулиганской» и «кабацкой» лирики в творческом развитии Есенина; в частности, в очередной раз сместились акценты в отзывах Воронского, в 1925 году снова отмечавшего в стихах цикла не столько «упадочность» и богемность, сколько эмоциональную насыщенность, жажду жизни, тягу к земле. А. И. Ромм в том же году писал, что весь сборник «Москва кабацкая» от начала и до конца представляет собой развитие сугубо есенинской линии «самого чистого элегического лиризма в современной русской поэзии»[3].
Первые стихи «Москвы кабацкой», вошедшие ещё в сборник «Стихи скандалиста», вызвали отрицательный отклик и у критика-эмигранта Н. Светлова (Свиньина) в харбинской газете «Русский голос». Светлов, как и советские критики, видевший в них болезненный разрыв Есенина с деревенской тематикой, винил в нём, однако, советскую власть, разрушавшую, по его мнению, крестьянский уклад жизни, а творческую интеллигенцию загнавшую в тупик требованиями «пролетарской полезности» и отказом от «мелкобуржуазного» романтизма[2][3].
Возможно, что господствовавшие в литературной критике в первое время после выхода «Москвы кабацкой» отрицательные оценки не отражали той реакции, которую сборник вызвал у рядовых читателей. Например, в газете «Бакинский рабочий» очевидец выступления Есенина в бакинском студенческом клубе отмечал, что у публики наибольший успех имели «Москва кабацкая» и «Русь советская», тогда как «Песнь о великом походе» была воспринята сдержанно. О восторженной реакции публики на платном вечере Есенина 14 апреля 1924 года в Ленинграде сообщал Владимир Пяст, по словам которого, слушатели не отпускали поэта со сцены, пока тот совсем не изнемог. В то же время на чтении стихов цикла в Ермаковке (ночлежном доме в Москве) в августе того же года слушателей «бытовой материал» жизни «бандитов» и «проституток» не впечатлил, в отличие от другой лирики поэта — в том числе «Отговорила роща золотая…» и «Письма к матери»[2].
Примечания[править | править код]
- ↑ 1 2 3 Захаров А. Н., Савченко Т. К., Куняев С. С. Комментарии. 149. В. И. Вольпину. 1 января 1924 г. // Есенин С. А. Полное собрание сочинений: В 7 т.. — М.: Наука/Голос, 1999. — Т. 6. Письма. — С. 581—583.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 Бубнов С. А. Книга стихов С. А. Есенина «Москва кабацкая» в восприятии современников поэта // Известия Саратовского университета. Новая серия. Серия Филология. Журналистика. — 2014. — Вып. 14, № 3. — С. 96—100. Архивировано 26 марта 2020 года.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 Козловский А. А. Комментарии // Есенин С. А. Полное собрание сочинений: В 7 т.. — М.: Наука/Голос, 1995. — Т. 1. Стихотворения. — С. 574—618.
- ↑ Марченко А. М. Откол и пустыня. Весна 1924 – май 1925 // Есенин. Путь и беспутье. — Астрель. — ISBN 9785457176300.